Процедура «эксгумации автора» все чаще (*2) приводит к появлению в интеллектуальном поле «творения Франкенштейна»: реконструируемый автор, биографию и посыл произведений которого сегодня пытаются переписать, собирается из фрагментов разных периодов его жизни и творчества, эпизодов различных сфер жизнедеятельности, встык монтируются его слова и действия противоположных интенций. Исследователи формируют новый образ автора, исходя из заранее поставленных задач.

Наглядная иллюстрация результата такого процесса – модель сверхчеловеческой фигуры Фридриха Ницше, которую скомпилировала после смерти философа его сестра (*3). Такое творение удобно использовать в пропагандистских целях, однако собственного голоса оно лишено.

Противоположный результат имеет «возвращение автора», примером которого может служить Хайдеггер. Как отмечали философы Владимир и Дагмар Мироновы: «Благодаря публикации своих размышлений Хайдеггер присутствует теперь почти в реальном смысле, ибо позволяет корректировать как понимание собственных взглядов, так и те описания его взглядов, которые уже были сделаны до данных публикаций». (*4)

Залогом такого успеха стало то, что Хайдеггер сам тщательно подготовил акт «возвращения». Начиная с редактуры «Тетрадей», которые он завещал опубликовать в последних томах собрания сочинений. И заканчивая последним интервью журналу «Шпигель» в 1966 году, которое было напечатано по просьбе Хайдеггера лишь после его смерти (через десять лет – в 1976 году, т.е. в другую эпоху, что позволило воспринять его высказывания в новом контексте).

Отличие «возвращения автора» от «эксгумации» заключается в способе актуализации его произведений. Во втором случае результаты подгоняются под запросы исследователей, касающихся современных проблем: разрозненные детали жизни и творчества автора служат иллюстративным материалом для готовых концептов интерпретаторов.

В случае «возвращения» результат мало предсказуем (как при столкновении с живым человеком). Актуальные вопросы и проблемы возникают в процессе приложения опыта автора к новым реалиям. Технически это реализуется путем рассмотрения уже известных его произведений через призму ново открытых (в т.ч. интервью, писем и т.д.), либо же наложением малоисследованных материалов (в т.ч. обретших новый исторический контекст) на базовые – с целью извлечения из последних актуальных смыслов в новом ракурсе.

«Возвращение автора» не обогащает понимание его работ новым контекстом, а заставляет их открывать заново, с нуля, в другом ракурсе (*5). Смысл такого прочтения не в выборе правильной трактовки, этически выверенной позиции, запрете опасных мест, выглядящих сегодня неполиткорректными фрагментов и т.д. Главное содержание – в энергетическом поле, формирующемся между двумя полярными позициями (автора, философской и наблюдателя, историко-биографической).

Этот способ мышления проявился при жизни Хайдеггера (*6), но теперь он может стать общим местом. Колебания между обвинением и оправданием кажутся более обоснованными, чем выбор одной из сторон. Причем речь идет об обвинении и оправдании каждой из оппозиций: необходимо попеременно выступать в роли прокурора и защитника как его биографии, так и непосредственно текстов «Черных тетрадей», чтобы выявить причину появления этих точек напряжения, извлечь смысл, скрытый за радикальными позициями.

Лаконично этот способ изучения источников объясняет термин Эрика Фёгелина metaxy (переводится как «между», но авторы концепции метамодерна используют его транскрипцию – «метаксис»): «рассматривать как динамику „и то и другое — и ни одно из них“, то есть „между“» (*7). Возникает осцилляция между историческим контекстом времени появления мысли (написанием оригинального текста) и современным контекстом (его трактовками). Именно «между» этими двумя фреймами проявляется новый смысл, который претендует сегодня на статус истинного.

Благодаря своему одновременному присутствию в двух исторических пластах (момента фиксации мысли и ее сегодняшней ревизии) «возвращенный автор» Хайдеггер может накладывать, как кальку, опыт 1930-40-х годов на современную ситуацию.

В этой связи важно заметить, что «Черные тетради» – это записные книжки, подготовленные к публикации лично Хайдеггером спустя достаточно много времени после окончания войны. Он имел возможность откорректировать их, внести в «Тетради» детали, оправдывающие его действия и мысли, как сделало подавляющее большинство его коллег (8*). Мог убрать весь политический контекст, чтобы не отвлекать внимания читателей от результатов чистого мышления. Но не сделал этого (*9). Почему?

Новообретенные тексты Хайдеггера можно было бы подгонять под оправдание нацизма, либо под осмысление и преодоление философом ошибок общественного поля. Однако его «возвращение» говорит о новой форме мышления и прочтения – осцилляции. «Тетради» показывают, насколько логичными в тот исторический момент казались вопиюще ошибочные в нынешней перспективе мысли. Отсюда возникает опыт необходимости избегать однозначных позиций, суждений, невозможность единственно правильной философии сегодня.

Что остается в этой ситуации? Опровержение. Выявление слабых мест в противоположных рамках восприятия («Черных тетрадях» и их осуждении сегодня), заполняя промежуточное пространство осмыслением ошибок обеих позиций (*10).

Как отмечал Пьер Бурдье, между всеми социальными «полями» осуществляется особый перенос позиций: те, что уже произведены в пивных, лишь ждут своего неизбежного отображения в философском дискурсе (*12). Другими словами, мышление Хайдеггера, если оно претендовало на актуальность, должно было заразиться всеми общественными «толками», которые в дальнейшем философским инструментарием следовало концептуализировать и тем самым обезвредить. Следует признать, что опыт такого прочтения не особо полезен в современных цифровых условиях.

Однако сегодня смешение разных языковых уровней в «Тетрадях» обретает иной смысл – противопоставления информационного общества и экспертной среды. Что пересекается с другой идеей Хайдеггера: о закрытой элитарности философии. В свою очередь это ставит вопрос, который мало кому был интересен на момент написания «Черных тетрадей», но может стать важнейшим кейсом «дела Хайдеггера» сегодня: право автора на ограничение доступа к информации.

В научном языке это называется противопоставлением экстерналистского и интерналистского подходов. В общественном – теоретического и практического смыслов.

По словам Хайдеггера, придание формы (очевидно, это касается и авторизированных интерпретаций его наследия), удерживающее профанов на уважительной дистанции, защищает текст от «тривиализации». «Философский текст — это текст, который полноценно может быть прочитан только философами, ввиду чистых и чисто философских задач, исключая всякую привязку к чему-либо вне самого философского дискурса, который, будучи основанием самому себе, не нуждается в чем-то внешнем» (*12). Философия «касается всегда только ограниченного числа людей и не может быть оценена с помощью общих критериев» (*13).

Понятно, что сегодня такая элитарность невозможна и абсурдна. Однако полное пренебрежение правами автора (на ограничение способов интерпретации своих произведений и сфер применения идей) приводит к повторению истории 1930-40-х. Происходит вовлечение опыта Хайдеггера, его имени для создания громкого прецедента «очищения» университета, образования, философии от нарушителей норм этики.

В ситуации «смерти автора» подобная попытка «вовлечения» стала бы лишь одной из трактовок его текстов (каковой она и являлась до публикации «Черных тетрадей»), но «возвращение автора» превращает данную интерпретацию в базовую (полярную) позицию, откуда строится диспут со всем его наследием.

«Мысль — всегда немного одиночество. Когда ее вовлекают (engage), она может отклониться (devier). Я знаю это. Я понял это будучи ректором в 1933 году в трагический момент немецкой истории. Я ошибся. Остается ли философией вовлеченная (engage) философия? Что знает философ о том способе, которым философия реально воздействует на людей и историю? Философия не поддается организации» (*13).

Примером обоснованности применения понятия «возвращенный автор» к Хайдеггеру является казус почти буквального повторения самой трагичной страницы его биографии сегодня. Так же как в 1933 году правящий режим пытался использовать его для очистки немецких университетов от «нежелательных элементов», таким же образом сегодня ряд активистов используют имя Хайдеггера и раздуваемый ими скандал вокруг «Черных тетрадей» с целью исключения из образовательных программ «опасных» идей, упоминания их авторов и даже увольнения (радикального ограничения доступа к семинарам, форумам, курсам) специалистов, в отношении приверженности которых новейшим этическим, правовым и политическим ценностям есть сомнения.

В то же время непрофессиональное прочтение (например, поиски нацистской пропаганды, в ходе которых неправильно трактуются базовые термины мыслителя (*14), в результате чего они обретают иное звучание и контексты) способно обогатить философию новыми сюжетами: политологическим, социологическим и другими. Каждый из них генерирует актуальные вопросы в других областях, расширяя сферу применения философского инструментария автора.

Возможно, залог успеха проекта Хайдеггера как «возвращенного/возвратившегося автора» в том, что его стратегией было вопрошание, а не ответы. Он не создал своего учения, поскольку именно вопрошание представлялось ему «благочестием мышления», открывающим новые горизонты.

В современных условиях главной заслугой Хайдеггера, обеспечивающее ему звание «возвращенного автора» (т.е. в каком-то смысле нашего современника) заключается даже не в содержании его текстов и не в идеях, а именно в этом методе. Причина успеха «Черных тетрадей» в том, что их парадоксальное и провокационное содержание поставило множество новых вопросов (философских, правовых и этических), заставило читателей спорить об актуальных проблемах и болевых точках общества в новом контексте.

Метамодерн, «рассыпающийся роман» и другие современные способы осмысления больше не дают ответов, а стремятся разобрать любой факт на детали, выжать из него все возможные вопросы, альтернативы, развилки. Так же и Хайдеггер после своего «возвращения» превращает свои мысли в требующие нового обдумывания вопросы, вынуждая поставить под сомнения базовые принципы современного общества. Поэтому любые обвинения философа (в насыщенном смыслами поле осцилляции между полярными прочтениями) превращаются в задачу осмысления нашей уверенности в обоснованности правового запрета таких идей и высказываний.

На своем собрании сочинений Хайдеггер просил написать: «Пути, не труды». В отличие от трудов, пути никогда не завершаются – даже после смерти автора. Труды – достигнутые ответы (исторический опыт), пути – это искание и вопрошание (постоянная актуальность, реинкарнация идей в схватке с каждым новым вызовом). «Возвращенный» Хайдеггер предлагает современности процессуальную философию.

Радослав Руднев

Комментарии

1 – «Ясно, тем не менее, что факты — это единственное, что все еще сохраняет скромный потенциал новизны в деле Хайдеггера. Новые факты по-прежнему интересны, новые интерпретации — уже нет. Знаменитый тезис Делёза — Ницше «нет фактов, только интерпретации» в свете «новой ясности» приходится перевернуть: «интересных интерпретаций больше не будет, значимы лишь новые факты». («Философская ясность: Хайдеггер равно Гитлер». Алексей Глухов)

2 - Такая «эксгумация» стала особенно распространена после того, как борьба за равные права (актуализированная движением MeToo) приобрела ревизионистский уклон (множество исследований, издательских проектов, фильмов и т.д., демонстрирующих более высокую роль женщин в прошлом). «Дисней» редактирует классические фильмы в соответствии с требованиями радикального феминизма. На выставке Поля Гогена картины подписаны осуждениями биографии художника, призванными изменить оптику восприятия («Гоген эксплуатировал свое положение привилегированного человека с Запада, чтобы получить максимум из доступных ему сексуальных свобод»).

Здесь напрашивается ряд правовых и этических вопросов. Зачем этическая ревизия искажает мысль прошлого (случай Гогена, например, подразумевает запрет на всю античную литературу, возникшую на рабском труде)? Не являются ли попытки угодить современным активистам нарушением прав авторов, в т.ч. умерших? Где проходит граница между вопросами «Не прекратить ли нам смотреть на Гогена?» и запретом «дегенеративного искусства»; между предложением закрыть кафедры, посвященные изучению Хайдеггера, и изгнания еврейских профессоров 70 лет назад?

3 – Сестра мыслителя Элизабет Фёрстер-Ницше вычеркивала и переписывала все, что ей не нравилось в произведениях брата (в частности, полностью исказив смысл концепции «воли к власти», превратив экзистенциальную идею в вульгарно политическую). Благодаря активности сестры (член НСДАП с 1930 года) Ницше обрел образ нацистского философа, хотя его собственные мысли диаметрально противоречили идеологии национал-социализма. По той же причине радикально искажен на долгие годы был биографический образ Ницше, в частности его отношения с женщинами.

4 – Владимир Миронов, Дагмар Миронова. Ein Knabe, der träumt, или Опьянение властью // Логос. – 2018. – Том 28. – № 3. – С. 149–182.

5 – В чем отличие «возвращения автора» от возвращения к текстам автора? Во втором случае из источника выдергиваются мысли, которые подгоняются под задачи исследователей. В первом – формируется новое авторское поле, создающее новые смыслы

6 – «Скандальную двойственность и предельную несопоставимость сделал стержнем его философии. Хайдеггер не только продумал столкновение докоммуникативного и коммуникации, несокрытого и сокрытого, но и пережил его как опыт «срыва»... Поэтому желание представить мысль Хайдеггера ровной и безошибочной так же неуместно, как и стремление превратить ее в роковое заблуждение». («Хайдеггер и «судебная» речь. К полемике вокруг «Черных тетрадей». Анатолий Рясов)

7 – У самого Фёгелина термин связан с онтологией и экзистенцией человеческого общества, потому что человеческое существование, согласно философу, в его подлинном смысле раскрывается как существование «между» двумя полюсами напряжения – земным и божественным, совершенным и несовершенным, истиной и ложью, порядком и хаосом. Что также вполне применимо к данной теме.

8 – Оставшиеся в Германии профессора почти без исключения поддержали новую власть, либо прямо вступив в ряды НСДАП, либо проявив свою лояльность режиму и вступив в иные профессиональные или научные союзы, но с обязательным указанием принадлежности к национал-социалистическому движению. После войны практически все они пытались очистить не только свои биографии, но и тексты от следов старых смыслов… Ярким примером является Арнольд Гелен: «Он последовательно стер всякое созвучие национал-социалистической идеологии. Эти книги до сих пор в данной очищенной форме присутствуют на рынке. И он был не единственным — национал-социалистически ориентированные философы в новых изданиях по большей части убирали расистски-националистические пассажи». (*5)

9 - «Мы, наверное, не узнаем, произвел ли он какие-либо коррекции в этих записях или «убрал» какие-то фрагменты. Но и того, что осталось, достаточно для серьезных обвинений философа в увлечении нацизмом, и тогда факт их публикации означает, что Хайдеггер не отказывается от этого и предлагает нам, читателям, оценивать это из нашего времени. Наверное, с нами не все согласятся, но по-своему это тоже мужественная позиция, на которую в аналогичной ситуации были способны отнюдь не все». (*5)

10 - В интервью «Экспресс» Хайдеггера спросили, в каком смысле нужно понимать его фразу: «Кто глубоко мыслит, глубоко и заблуждается» - «В философском? Политическом?» Хайдеггер ответил: «Во всех». Опыт грандиозных заблуждений позволяет прийти к новым открытиям. Это подобно лабораторным экспериментам на эпидемиологических болезнях, где в качестве вирусов выступают распространенные моральные заблуждения.

11 - «Воля вождя» и «коллективная ответственность истины национального существования» соседствуют здесь с вопрошаниями о том, что же произошло со словом, если теперь его «достаточно только для сообщения, для обращения, для призыва». («Хайдеггер и «судебная» речь. К полемике вокруг «Черных тетрадей». Анатолий Рясов)

12 - Бурдьё Пьер. Политическая онтология Мартина Хайдеггера / Пер. с фр. А. Бикбова, 256 с., серия «Идеологии», М.: «Праксис», 2003.

13 - Интервью М. Хайдеггера в журнале «Экспресс» (L’Express. 1969. 20-26 oct. P.79-85).

14 - «8 февраля 2015 года Донателла ди Чезаре вынесла на всеобщий суд шокирующее обвинение: Хайдеггер… считал, что евреи «самоуничтожились» и что союзники совершили преступление куда более жестокое, чем «газовые камеры», не дав немцам довершить начатое…

Конечно, в наши дни Vernichtung чаще всего переводят как «уничтожение»… Однако значение «истребления» глагол vernichten приобрел после Второй мировой войны, а само выражение Vernichtungslager, хотя и вполне устоявшееся, возникло даже не при Третьем рейхе, а после падения этого преступного режима и использовалось для прямого, лишенного эвфемизмов обозначения структур, которые в силу своего предназначения (уничтожение) и доказанности вершившихся в них убийств не шли ни в какое сравнение с концентрационными лагерями (Konzentrationslager). Таким образом, приравнивать слова «уничтожение» и «самоуничтожение» к «истреблению» неправильно». («От "Черных тетрадей" к финалу "дела Хайдеггера"?» Пайен Гийом)